Волны набегали серебристыми барашками, гонимые черноморским ветром не холодной зимы юга. На севере утренняя заря, в рассветах играющая бурей. Красное. Кружились над причалами беспокойные белые чайки. И казалось, только и нужно им, что бестолково метаться то вверх, то вниз, окрикивая безмолвные старые баркасы. Шла гражданская война.

Штабс-капитан Милюков за каким-то чёртом был приписан охранять дредноут. Огромная, грозная конструкция из стали, способная потопить целые британии, беспомощно торчала в порту. Охраняли больше не от отрядов неприятеля, а от желающих растащить на металлы. В прошлом году, один местный комитет так и постановил. Разобрать.

Не дошли руки. Власть сменилась. Флаги, гетманы, немцы, революционные комиссары. Разные имена. Пузатый император Александр. Потом вольная "Воля". Но в народе величали по классу однотипных, то есть "Императрица Мария". Поэтично, звучно, ласково. Теперь добровольческая армия и новые имена. Спроси вы, на кой всем сдался этот дредноут? Никто толком бы не ответил.

Штабс-капитан не задавал лишних вопросов, а грустно смотрел на воду, облокотившись на перила, стоя на мостике дредноута. За скромность, и даже лёгкую женственность, его неожиданно любили все; дамы, подчинённые и даже вражина.

Из ниоткуда возник пухлый фельдфебель.

- Разрешите доложить, ваше благородие?

- Разрешаю.

- Поймали диверсанта.

- Это ещё, что за водевиль?

- Сами в недоумении!

- Тогда откуда уверенность?

- При нем бомба найдена, ваше благородие.

- Серьезное дело.

Милюков поправил ремень, воротник, кобуру пистолета. Перед диверсантом он хотел выглядеть максимально эффектно. Не каждый день такое случается.

***

В каюту сквозь иллюминаторы прокрадывался дневной свет. Белая краска верхних палуб, чистота офицерского помещения, хоть и с пылью на полках. Ну и тут уже натоптали сапоги. Толпились вооружённые юнкера. Поблёскивали штыки на винтовках, тесно уставившись в потолок.

В окружении добровольцев, привязанный к стулу, расположился пойманный караулом диверсант. Тут же, на столе лежали предметы результата тщательного обыска. Граната, несколько динамитных шашек и старый ржавый утюг обернутый в газету.

Нужно заметить, что пленник представлял собой достаточно жалкое зрелище. На первый взгляд, ему было не больше сорока, но присмотревшись внимательно проявлялась внешность изнеможённого жизнью человека. Почти старика, страдающего от обилия мыслей и нервных расстройств. Взъерошенные волосы, борода клочьями и бегающие по сторонам глаза. В гражданском драповом пальто, на ногах кремовые штиблеты.

- Разойдись! Фельдфебель и корнет Филатов останьтесь, – скомандовал решительно вошедший штабс-капитан.

Юнкера недовольно засеменили к выходу. Раздался протяжный буксирный гудок. Где-то вдали гремели доски. В порту что-то разбирали. Стучали молотки. Милюков дождался пока подчинённые покинут помещение, после чего обратил свой любопытный взор на задержанного. Сухо представился. Потом спросил:

- Теперь извольте говорить, кем являетесь вы?

- Аркадий, работник театра, — ответил уставшим голосом допрашиваемый.

- Какого театра?

- Оперетты.

- Оперетты значит… - протянул штабс-капитан.

Как вести допрос дальше, он понятия не имел. Решил импровизировать.

- По какому поводу ошивались вокруг боевого корабля, да ещё со взрывчаткой?

- Взорвать хотел же, — спокойно ответил работник театра.

Фельдфебель едва не подпрыгнул, а корнет Филатов выругался едва слышно. Да и сам штабс-капитан Милюков опешил. Такой прямоты явно не ожидали.

- Признаётесь значит?

- Признаюсь.

Милюков походил по комнате.

- Скажите, вы большевик?

- Ни в коем случае.

- Тогда кто?

- Монархист!

- Да он издевается! – не выдержав встрял Филатов.

- Помолчите, пожалуйста, корнет, — вежливо попросил штабс-капитан, и далее обратился к задержанному, — рассказывайте ваши мотивы, гражданин монархист Аркадий.

- А что, тут рассказывать, — начал молодой старик. – Не большевик, хотя, к слову, совсем не считаю их главными врагами России. А больше всего на свете ненавижу этого социалиста Керенского. Чтоб его черти!

Лицо работника театра побагровело.

- Началось ещё тогда, в Киеве, — продолжил он. - Молодым был совсем, и приезжала к нам тогда в Малороссию сама Мария Фёдоровна. Лицезрел её в ложе театра и влюбился. Долгие ночи напролёт сочинял элегии. Даже когда женился. Особенно после того как женился! А потом случилось непредвиденное. С каторги вернулся отец. И совсем он как-то переменился во взглядах. Стал много молиться. Но как-то делал это по-своему. Боготворил Льва Толстого. Совсем не пил водку. И словно вообще очистился от скверности привычек разных. Обливался по утрам холодной водой. Отказался от чая, кофе, табака. Здоровьем начал прибавляться. И появилась в нём какая-то сила загадочная. Прихожу значит однажды с работы пораньше, а он мальчика соседского зажимает в углу и бесстыжими делами с ним занимается. Набросился тогда я на него, а он возьми и поколоти меня сам. Ну и сдал я его властям. И поехал он на каторгу второй раз. Откуда уже и не вернулся. Жена тогда ещё мёртвого ребеночка родила. Тогда ушёл я от них всех. Понял, что любить нужно только царя батюшку, да царицу матушку. Поселился в Крыму. Устроился в местный театр. Купил карточки с изображением Марии Фёдоровны…

Рассказчик остановился и задумался.

- Что же делали с ними, с карточками? – мрачно спросил Милюков.

- Дрочил на них! – резко ответил работник театра.

Мужчины в погонах недовольно заёрзали.

- С бомбой то зачем припёрся? – не выдержав спросил корнет.

- Мотив у меня, – ответил допрашиваемый. - После того как спустили на воду серию дредноутов Императрица Мария, решил я совершить с ними всеми соитие по средствам подрыва. Первый в 1916 тоже я взорвал!

В комнате воцарилась тишина. Если не считать крика белых чаек и ударов стальных молотков.

- Отпустите его ко всем чертям! – нервно приказал штабс-капитан Милюков.

- Как? – возмутился корнет.

- Вы что не видите, что перед нами больной человек? Да и чему вас учили на занятиях? Этой, с позволения сказать, бомбой, дредноуту повреждения нанести невозможно. Максимум коляску покалечить. Выполнять!

- Слушаюсь, — ответил корнет.

- И да, фельдфебель. Настучите ему как следует по щам.

Допрос был окончен.

***

Подальше в тёмный стальной куб, он же кубрик. От глаз долой людских, подальше. В пропахшие маслом, углём, древесиной помещение. Поглубже в чрево гиганта, стального кита. Почти как Иона, уединиться от мира доброволец спешил. По бесконечным лестницам вглубь. Там где за стенками только вода бескрайнего моря.

Штабс-капитан, расстегнув китель, развалился на стуле. Коптила керосинка. Рядом на тумбочке, старый патефон скрипел русские романсы. На покрытым тюлем столике стоял стакан со второй порцией балтийского чая. Милюков изрядно накокоинился.

Ох, как он понимал, как он понимал того неудачного извращенца, работника театра оперетты. Как сложно быть тем, кто ты не есть на самом деле. И зачем машина забросила его в эту ужасную эпоху? Не в том месте, не в то время. Ошибка жизни. Трудно было удержаться от пули в висок.

Офицер белой армии достал бумагу на которой был отпечатан фанфик по вселенной "My Little Pony" и начал читать, наверное, в сотый раз. Он верил, что когда-нибудь отыщет дорогу в свой Понивилль.